Кроме того, мои вопросы не былиискренними. Я знал, что у нас с Дэйвом много общего и моему лицемерию естьпределы. У меня тоже была пачка писем от давно утраченной возлюбленной. Я тожехитроумно прятал их (по моей системе на букву "X", означающую "Холодный дом",мой любимый роман Диккенса, чтобы читать, когда жизнь покажется совсем унылой).Я тоже никогда не перечитывал письма. Всякий раз, когда я пытался делать это, тоиспытывал боль вместо утешения. Они лежали нетронутыми пятнадцать лет, и я тожене мог уничтожить их.
Если бы я был своим собственным пациентом(или своим собственным терапевтом), я бы сказал: "Представь, что писем нет, чтоони уничтожены или потеряны. Что бы ты почувствовал Погрузись в это чувство, исследуй его".Но я не мог. Я часто думал о том, чтобы сжечь их, но эта мысль всегда причиняламне невыразимую боль. Я-то знал, откуда взялся мой повышенный интерес к Дэйву,прилив любопытства и возбуждения — я хотел, чтобы Дэйв сделал за меня мою работу. Или за нас нашу работу.
С самого начала я чувствовал расположениек Дэйву. На нашем первом сеансе шесть месяцев назад я спросил его посленесколькихлюбезностей: "Какие жалобы" И он ответил: "У меня больше нестоит".
Я был поражен. Помню, я тогда посмотрел нанего — на еговысокую, стройную фигуру атлета, на его по-прежнему густые и блестящие черныеволосы, на его прекрасные живые глаза, совсем не похожие на глазашестидесятидевятилетнего старика, — и подумал: "Браво! Снимаю шляпу". У моего отца первый инфаркт был всорок девять лет. Я надеялся, что в свои шестьдесят девять лет я буду ещедостаточно живым и бодрым, чтобы сожалеть о том, что у меня "нестоит".
Мы оба — и я, и Дэйв — имели склонность к сексуализациибольшинства явлений жизни. Мне лучше удавалось сдерживать себя, и я давно уженаучился не допускать того, чтобы секс доминировал в моей жизни. К тому же яне разделял страсти Дэйва к секретности. У меня много друзей, включая мою жену,с которыми я делюсьвсем.
Вернемся к письмам. Что я должен былделать Нужно ли было хранить письма Дэйва Почему бы и нет Разве его просьба— не благоприятныйзнак того, что он готов доверять мне Он никогда не мог по-настоящему никомудовериться, особенно мужчине. Хотя явной причиной его обращения ко мне былаимпотенция, я чувствовал, что подлинной задачей терапии было улучшить егоотношение к людям.Открытые, доверительные отношения являются Предпосылкой любой терапии, а вслучае Дэйва они могли быть решающим фактором для преодоления его болезненнойсклонности ксекретам. Хранение писем протянуло бы между нами нить Доверия.
Возможно, письма могли бы дать мнедополнительное преимущество. Я никогда не чувствовал, что Дэйву комфортно во времятерапии. Он хорошо работал над проблемой своей импотенции. Моя тактиказаключалась в том, чтобы сосредоточиться на неблагополучии его брака и объяснить, чтоимпотенция —естественное следствие взаимного раздражения и подозрительности в отношениях. Дэйв,который был женат недавно (в четвертый раз), описывал свою нынешнюю семейнуюжизнь так же, как и все свои предыдущие браки: он чувствовал себя заключенным,а его жена была тюремщиком: подслушивала его телефонные разговоры, читала егопочту и личныебумаги. Я помог ему осознать, что если он и был заключенным, то по своей собственнойвине. Конечно, жена Дэйвапыталась получить о нем информацию. Конечно, ей были любопытны его деятельность и переписка.Но он сам разжигал ее любопытство, отказываясь поделиться с ней даже ничтожными крохамиинформации о своей жизни.
Дэйв хорошо воспринял этот подход и сделалсущественные попытки раскрыть перед женой, свою жизнь и свой внутренний мир.Его действия разбили порочный круг, жена смягчилась, его собственный гневуменьшился, а сексуальные способности улучшились.
Теперь я перешел в нашей работе крассмотрению его бессознательной мотивации. Какую выгоду получал Дэйв от того, что верил,будто является пленником женщины Что питало его страсть к тайнам Что мешалоему установить близкие несексуальные отношения хотя бы с одним человеком, будь то женщина илимужчина Что случилось с его потребностью в близости Можно ли теперь, вшестьдесят девять лет, оживить и реализовать эту потребность
Но, казалось, эти вопросы волновали толькоменя, а не Дэйва. Я подозревал, что отчасти он согласился исследоватьбессознательныемотивы, просто чтобы подшутить надо мной. Ему нравилось разговаривать со мной,но, думаю, главное, что его привлекало, — это возможность вспоминать,оживлять в памяти безмятежные дни сексуальных побед. Моя связь с ним казаласьнепрочной. Я все время чувствовал, что если проникну слишком глубоко, подойдуслишком близко к его тревоге, он просто исчезнет — не придет на следующий сеанс, ия больше никогда его не увижу.
Если я возьму на хранение письма, онипослужат связующей нитью: он не сможет просто скрыться или исчезнуть. В крайнемслучае ему придется объявить мне о намерении прервать терапию, чтобыпотребовать вернуть письма.
Кроме того, я чувствовал, что должен принять эти письма. Дэйв былтаким мнительным. Как я мог отвергнуть его просьбу, тем самым не вызвав у него чувства, чтоотвергаю его самого Вдобавок он был очень суров в своих оценках. Любая ошибкамогла оказаться фатальной: он редко давал людям еще один шанс.
Однако мне было не по себе из-за просьбыДэйва. Я начал подыскивать благовидные предлоги, чтобы не брать его писем. Это было бызаключением пакта с его тенью — союзом с болезнью. В этой просьбе было что-то заговорщическое.Это поставило бы нас в отношения, подобные отношениям двух маленьких сорванцов.Можно ли построить прочный терапевтический альянс на таком хрупкомфундаменте
Моя мысль о том, что хранение писемпомешает Дэйву прервать терапию, была, как я вскоре понял, нелепостью. Я отвергэту ловушку именнопотому, что это была ловушка — одна из моих дурацких, тупых, манипулятивных уловок, которые всегда даютпротивоположныйэффект. Ловушки и ухищрения не могли помочь Дэйву научиться искреннему ипрямому отношению к людям: я должен был вести себя открыто ичестно.
Кроме того, если он захочет прекратитьтерапию, то найдет способ вернуть письма. Я вспомнил пациентку, которую лечилдвадцать лет назад.Она страдала раздвоением личности, и эти две личности (которых я называл Бланш иБрэзен) вели друг с другом притворную войну. Особа, которую я лечил, была Бланш— ограниченная маленькая ханжа, в товремя, как Брэзен, с которой я виделся очень редко, относилась к себе как к"сексуальному супермаркету" и встречалась с калифорнийским королем порно-бизнеса.Бланш часто "просыпалась", обнаружив, что Брэзен опустошила ее банковский счети накупила сексуальных платьев, красного атласного белья и билеты в Лас Вегасили Тихуану. Однажды Бланш встревожилась, найдя у себя в шкафу авиабилеты вкругосветное путешествие, и подумала, что сможет помешать путешествию, запереввсю сексуальную одежду Брэзен в моем кабинете. Немного сбитый с толку, пытаясьсделать хоть что-нибудь, я согласился и Положил ее чемодан под свой письменныйстол. Через неделю, Когда я утром пришел на работу, то увидел, что дверьоткрыта, кабинетобчищен, а одежда исчезла. Исчезла и моя пациентка. Больше я никогда не видел ни Бланш, ниБрэзен.
Предположим, Дэйв умрет. Каким бы хорошимни было его здоровье,ему все-таки шестьдесятдевять лет, а люди умираютв этом возрасте. Что я тогда буду делать с письмами Кроме того, где, чертвозьми, я буду их хранить Эти письма, должно быть, весят фунтов десять. Я представил наминуту, что их хоронят вместе со мной. Они могли бы послужить мне своего родасаваном.
Но по-настоящему серьезная проблема схранением писем возникала в связи с групповой терапией. Несколько недель назад япредложил Дэйву включиться в терапевтическую группу, и в течение последних трех сеансов мыочень подробно это обсуждали. Его скрытность, склонность сексуализировать любыеотношения с женщинами, страх и недоверие к мужчинам — со всеми этими проблемами,казалось мне, лучше всего работать в групповой психотерапии. С большой неохотой онсогласился посещать мою терапевтическую группу, и наш сеанс в тот день должен был бытьпоследней нашей встречей один на один.
Просьбу Дэйва взять эти письма нужно былорассматривать именно в этом контексте. Во-первых, очень может быть, что просьбаявлялась реакцией на ожидаемый переход в группу. Несомненно, он сожалел о том,что теряется исключительность наших отношений, и ему не нравилось, чтопридется делить меня с другими членами группы. Просьба взять на хранение письма могла, такимобразом, служитьсредством сохранения между нами особых личных отношений.
Я попытался очень-очень осторожновысказать эту мысль, чтобы не задеть обостренную чувствительность Дэйва. Я старался неунизить письма предположением, что он использовал их только как средство длячего-то еще. Я также старался, чтобы не возникло впечатления, что я подробноанализирую наши отношения: сейчас было время заботиться об ихукреплении.
Дэйв был человеком, которому требовалосьмного времени толькодля того, чтобы понять, что происходит. Он просто посмеялся над моейинтерпретацией, вместо того чтобы разобраться, справедлива ли она. Он настаивал на том,что попросил меня взять на хранение письма по одной-единственной причине: его жена сейчас делалав доме генеральную уборку, постепенно и неуклонно приближаясь к его кабинету, где былиспрятаны письма.
Я не купился на такое объяснение, носейчас было время проявить терпение и не вступать в конфронтацию. Я оставил все какесть. И даже еще больше уверился в том, что хранение писем в конце концовпомешает его работе в терапевтической группе. Групповая терапия, по моему твердомуубеждению, была для Дэйва очень полезным, но очень рискованным приключением, ия хотел облегчить длянего процесс вхождения в группу.
Польза могла быть огромной. Группаобеспечила бы Дэйву безопасное сообщество, в котором он мог бы определить своимежличностныепроблемы и попробовать вести себя по-новому: например, больше раскрыть себя,сблизиться с мужчинами, научиться относиться к женщинам как к людям, а не как ксексуальным объектам.Дэйв бессознательно верил, что любое из этих действий приведет к каким-либопагубным последствиям: группа была бы идеальным местом для того, чтобыразубедить его в этом.
Из всех возможных вариантов развитиясобытий меня особеннопугал один. Я представлял себе, как Дэйв не просто откажется поделиться важной(или самой обычной) информацией о себе, но сделает это в грубой ипровокационной форме. Другие члены группы будут настаивать на своем итребовать откровенности. Дэйв ответит еще большей скрытностью. Группа будетразгневана и обвинитего в том, что он играет в игры. Дэйв почувствует себя обиженным и загнанным в угол. Егострахи и подозрения относительно членов группы подтвердятся, и он покинет группу еще болееодиноким и разочарованным, чем пришел в нее.
Мне казалось, что если я возьму нахранение письма, то, вопреки своим терапевтическим целям, окажусь в сговоре с егострастью ксекретности. Еще не вступив в группу, он окажется в тайном сговоре со мной, исключающемдругих участников.
Взвесив все эти соображения, я в концеконцов выбрал следующий ответ:
— Японимаю, почему эти письма важны для Вас, Дэйв, и очень рад, что именно мне Вырешились их доверить. Однако по своему опыту я знаю, что групповая терапияприносит наилучшие результаты в том случае, если все члены группы, включая терапевта,максимальнооткровенны друг с другом. Я действительно хочу, чтобы группа помогла Вам, и,думаю, нам лучше всего поступить так: я буду рад положить письма в безопасноенедоступное место на любое время, по Вашему желанию, при условии, что Вы согласитесьрассказать о нашем договоре группе.
Дэйв выглядел напуганным. Он не ожидалэтого. Рискнет ли он Пару минут он раздумывал:
— Не знаю.Я должен подумать. Вернемся к этому позже.
Он покинул мой кабинет вместе со своимпортфелем и бездомными письмами.
Дэйв больше не возвращался к своейпросьбе, во всяком случае, в той форме, в какой можно было ожидать. Но он все-такипришел в группу и добросовестно посещал первые несколько встреч. Меня дажепоразил его энтузиазм: к четвертому занятию он заявил, что группа была самымсильным впечатлением для него за всю неделю, и добавил, что считает дни доследующей встречи. Причиной этого энтузиазма, однако, был не интерес ксамораскрытию, аквартет привлекательных женщин — участниц группы. Он сосредоточился исключительно на них и, как мыпозже узнали, пыталсявстретиться с двумя из них за пределами группы.
Как я и предполагал, в группе Дэйвдержался очень замкнуто, и фактически получил поддержку в своем поведении отдругого скрытного участника — красивой и гордой женщины, которая, как и он, выглядела нанесколько десятков лет моложе своего возраста. На одной из встреч ее и Дэйвапопросили сказать, сколько им лет. Оба отказались, используя хитроумнуюотговорку, что они не хотят, чтобы о них судили по возрасту. Давным-давно(когда гениталииназывали "интимными местами") в терапевтических группах неохотно говорили осексе. Однако за последние два десятилетия в группах стали говорить о сексе сбольшей легкостью, а закрытой темой стали деньги. Сплошь и рядом приходитсяслышать, как участники группы, обнажившись, казалось бы, до предела,скрывают своидоходы.
Но в группе Дэйва самым большим секретомбыл возраст. Дэйв смеялся и подшучивал над этим, но наотрез отказалсяпризнаться, сколько ему лет. Он не хотел упускать шанс завести интрижку с однойиз женщин. На одной из встреч, когда участница группы настаивала на том, чтобыон назвал свой возраст, Дэйв предложил ей обмен: его секрет — за ее номертелефона.
Меня стало беспокоить растущеесопротивление в группе. Дэйв не только сам не работал серьезно, но егоподшучивание и флирт переводили все разговоры в группе на какой-топоверхностный уровень.
Однако на одной из встреч тон сталсерьезным. Одна из участниц рассказала, что у ее приятеля только что обнаружили рак. Онабыла убеждена, что он скоро умрет, хотя врачи уверяли, что прогноз небезнадежен, несмотря на егоослабленное физическое состояние и преклонный возраст (ему было 63 года). Я взглянул на Дэйва:этот мужчина в "преклонном возрасте" был на шесть лет моложе его. Но он иглазом не моргнул, правда, начал говорить значительно откровеннее.
Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.