Книги по разным темам

Кроме того, мои вопросы не былиискренними. Я знал, что у нас с Дэйвом много общего и моему лицемерию естьпределы. У меня тоже была пачка писем от давно утраченной возлюбленной. Я тожехитроумно прятал их (по моей системе на букву "X", означающую "Холодный дом",мой любимый роман Диккенса, чтобы читать, когда жизнь покажется совсем унылой).Я тоже никогда не пере­читывал письма. Всякий раз, когда я пытался делать это, тоиспытывал боль вместо утешения. Они лежали нетронутыми пятнадцать лет, и я тожене мог уничтожить их.

Если бы я был своим собственным пациентом(или своим соб­ственным терапевтом), я бы сказал: "Представь, что писем нет, чтоони уничтожены или потеряны. Что бы ты почувствовал Погру­зись в это чувство, исследуй его".Но я не мог. Я часто думал о том, чтобы сжечь их, но эта мысль всегда причиняламне невыразимую боль. Я-то знал, откуда взялся мой повышенный интерес к Дэйву,прилив любопытства и возбуждения — я хотел, чтобы Дэйв сделал за меня мою работу. Или за нас нашу работу.

С самого начала я чувствовал расположениек Дэйву. На нашем первом сеансе шесть месяцев назад я спросил его посленесколь­кихлюбезностей: "Какие жалобы" И он ответил: "У меня больше нестоит".

Я был поражен. Помню, я тогда посмотрел нанего — на еговысокую, стройную фигуру атлета, на его по-прежнему густые и блестящие черныеволосы, на его прекрасные живые глаза, совсем не похожие на глазашестидесятидевятилетнего старика, — и по­думал: "Браво! Снимаю шляпу". У моего отца первый инфаркт был всорок девять лет. Я надеялся, что в свои шестьдесят девять лет я буду ещедостаточно живым и бодрым, чтобы сожалеть о том, что у меня "нестоит".

Мы оба — и я, и Дэйв — имели склонность к сексуализациибольшинства явлений жизни. Мне лучше удавалось сдерживать себя, и я давно уженаучился не допускать того, чтобы секс доми­нировал в моей жизни. К тому же яне разделял страсти Дэйва к секретности. У меня много друзей, включая мою жену,с которы­ми я делюсьвсем.

Вернемся к письмам. Что я должен былделать Нужно ли было хранить письма Дэйва Почему бы и нет Разве его просьба— не благоприятныйзнак того, что он готов доверять мне Он никогда не мог по-настоящему никомудовериться, особенно мужчине. Хотя явной причиной его обращения ко мне былаимпотенция, я чув­ствовал, что подлинной задачей терапии было улучшить егоотно­шение к людям.Открытые, доверительные отношения являются Предпосылкой любой терапии, а вслучае Дэйва они могли быть решающим фактором для преодоления его болезненнойсклонно­сти ксекретам. Хранение писем протянуло бы между нами нить Доверия.

Возможно, письма могли бы дать мнедополнительное преиму­щество. Я никогда не чувствовал, что Дэйву комфортно во времятерапии. Он хорошо работал над проблемой своей импотенции. Моя тактиказаключалась в том, чтобы сосредоточиться на неблагопо­лучии его брака и объяснить, чтоимпотенция —естественное след­ствие взаимного раздражения и подозрительности в отношениях. Дэйв,который был женат недавно (в четвертый раз), описывал свою нынешнюю семейнуюжизнь так же, как и все свои предыдущие браки: он чувствовал себя заключенным,а его жена была тюрем­щиком: подслушивала его телефонные разговоры, читала егопоч­ту и личныебумаги. Я помог ему осознать, что если он и был за­ключенным, то по своей собственнойвине. Конечно, жена Дэйвапыталась получить о нем информацию. Конечно, ей были любопыт­ны его деятельность и переписка.Но он сам разжигал ее любопыт­ство, отказываясь поделиться с ней даже ничтожными крохамиинформации о своей жизни.

Дэйв хорошо воспринял этот подход и сделалсущественные попытки раскрыть перед женой, свою жизнь и свой внутренний мир.Его действия разбили порочный круг, жена смягчилась, его собственный гневуменьшился, а сексуальные способности улуч­шились.

Теперь я перешел в нашей работе крассмотрению его бессоз­нательной мотивации. Какую выгоду получал Дэйв от того, что верил,будто является пленником женщины Что питало его страсть к тайнам Что мешалоему установить близкие несексуаль­ные отношения хотя бы с одним человеком, будь то женщина илимужчина Что случилось с его потребностью в близости Можно ли теперь, вшестьдесят девять лет, оживить и реализовать эту по­требность

Но, казалось, эти вопросы волновали толькоменя, а не Дэйва. Я подозревал, что отчасти он согласился исследоватьбессознатель­ныемотивы, просто чтобы подшутить надо мной. Ему нравилось разговаривать со мной,но, думаю, главное, что его привлекало, — это возможность вспоминать,оживлять в памяти безмятежные дни сексуальных побед. Моя связь с ним казаласьнепрочной. Я все время чувствовал, что если проникну слишком глубоко, подойдуслишком близко к его тревоге, он просто исчезнет — не придет на следующий сеанс, ия больше никогда его не увижу.

Если я возьму на хранение письма, онипослужат связующей нитью: он не сможет просто скрыться или исчезнуть. В крайнемслучае ему придется объявить мне о намерении прервать терапию, чтобыпотребовать вернуть письма.

Кроме того, я чувствовал, что должен принять эти письма. Дэйв былтаким мнительным. Как я мог отвергнуть его просьбу, тем са­мым не вызвав у него чувства, чтоотвергаю его самого Вдобавок он был очень суров в своих оценках. Любая ошибкамогла оказаться фатальной: он редко давал людям еще один шанс.

Однако мне было не по себе из-за просьбыДэйва. Я начал по­дыскивать благовидные предлоги, чтобы не брать его писем. Это было бызаключением пакта с его тенью — союзом с болезнью. В этой просьбе было что-то заговорщическое.Это поставило бы нас в отношения, подобные отношениям двух маленьких сорванцов.Можно ли построить прочный терапевтический альянс на таком хрупкомфундаменте

Моя мысль о том, что хранение писемпомешает Дэйву прервать терапию, была, как я вскоре понял, нелепостью. Я отвергэту ло­вушку именнопотому, что это была ловушка — одна из моих ду­рацких, тупых, манипулятивных уловок, которые всегда даютпро­тивоположныйэффект. Ловушки и ухищрения не могли помочь Дэйву научиться искреннему ипрямому отношению к людям: я должен был вести себя открыто ичестно.

Кроме того, если он захочет прекратитьтерапию, то найдет спо­соб вернуть письма. Я вспомнил пациентку, которую лечилдвад­цать лет назад.Она страдала раздвоением личности, и эти две лич­ности (которых я называл Бланш иБрэзен) вели друг с другом притворную войну. Особа, которую я лечил, была Бланш— огра­ниченная маленькая ханжа, в товремя, как Брэзен, с которой я виделся очень редко, относилась к себе как к"сексуальному супер­маркету" и встречалась с калифорнийским королем порно-бизнеса.Бланш часто "просыпалась", обнаружив, что Брэзен опустошила ее банковский счети накупила сексуальных платьев, красного ат­ласного белья и билеты в Лас Вегасили Тихуану. Однажды Бланш встревожилась, найдя у себя в шкафу авиабилеты вкругосветное путешествие, и подумала, что сможет помешать путешествию, запереввсю сексуальную одежду Брэзен в моем кабинете. Немного сбитый с толку, пытаясьсделать хоть что-нибудь, я согласился и Положил ее чемодан под свой письменныйстол. Через неделю, Когда я утром пришел на работу, то увидел, что дверьоткрыта, ка­бинетобчищен, а одежда исчезла. Исчезла и моя пациентка. Боль­ше я никогда не видел ни Бланш, ниБрэзен.

Предположим, Дэйв умрет. Каким бы хорошимни было его здо­ровье,ему все-таки шестьдесятдевять лет, а люди умираютв этом возрасте. Что я тогда буду делать с письмами Кроме того, где, чертвозьми, я буду их хранить Эти письма, должно быть, весят фун­тов десять. Я представил наминуту, что их хоронят вместе со мной. Они могли бы послужить мне своего родасаваном.

Но по-настоящему серьезная проблема схранением писем воз­никала в связи с групповой терапией. Несколько недель назад япредложил Дэйву включиться в терапевтическую группу, и в тече­ние последних трех сеансов мыочень подробно это обсуждали. Его скрытность, склонность сексуализировать любыеотношения с женщинами, страх и недоверие к мужчинам — со всеми этими проблемами,казалось мне, лучше всего работать в групповой пси­хотерапии. С большой неохотой онсогласился посещать мою те­рапевтическую группу, и наш сеанс в тот день должен был бытьпоследней нашей встречей один на один.

Просьбу Дэйва взять эти письма нужно былорассматривать именно в этом контексте. Во-первых, очень может быть, что просьбаявлялась реакцией на ожидаемый переход в группу. Несомненно, он сожалел о том,что теряется исключительность наших отноше­ний, и ему не нравилось, чтопридется делить меня с другими чле­нами группы. Просьба взять на хранение письма могла, такимоб­разом, служитьсредством сохранения между нами особых личных отношений.

Я попытался очень-очень осторожновысказать эту мысль, что­бы не задеть обостренную чувствительность Дэйва. Я старался неунизить письма предположением, что он использовал их только как средство длячего-то еще. Я также старался, чтобы не возникло впечатления, что я подробноанализирую наши отношения: сейчас было время заботиться об ихукреплении.

Дэйв был человеком, которому требовалосьмного времени толь­кодля того, чтобы понять, что происходит. Он просто посмеялся над моейинтерпретацией, вместо того чтобы разобраться, справед­лива ли она. Он настаивал на том,что попросил меня взять на хра­нение письма по одной-единственной причине: его жена сейчас делалав доме генеральную уборку, постепенно и неуклонно при­ближаясь к его кабинету, где былиспрятаны письма.

Я не купился на такое объяснение, носейчас было время проя­вить терпение и не вступать в конфронтацию. Я оставил все какесть. И даже еще больше уверился в том, что хранение писем в конце концовпомешает его работе в терапевтической группе. Груп­повая терапия, по моему твердомуубеждению, была для Дэйва очень полезным, но очень рискованным приключением, ия хотел облег­чить длянего процесс вхождения в группу.

Польза могла быть огромной. Группаобеспечила бы Дэйву бе­зопасное сообщество, в котором он мог бы определить своимеж­личностныепроблемы и попробовать вести себя по-новому: на­пример, больше раскрыть себя,сблизиться с мужчинами, научиться относиться к женщинам как к людям, а не как ксексуальным объ­ектам.Дэйв бессознательно верил, что любое из этих действий приведет к каким-либопагубным последствиям: группа была бы идеальным местом для того, чтобыразубедить его в этом.

Из всех возможных вариантов развитиясобытий меня особен­нопугал один. Я представлял себе, как Дэйв не просто откажется поделиться важной(или самой обычной) информацией о себе, но сделает это в грубой ипровокационной форме. Другие члены груп­пы будут настаивать на своем итребовать откровенности. Дэйв ответит еще большей скрытностью. Группа будетразгневана и об­винитего в том, что он играет в игры. Дэйв почувствует себя оби­женным и загнанным в угол. Егострахи и подозрения относитель­но членов группы подтвердятся, и он покинет группу еще болееодиноким и разочарованным, чем пришел в нее.

Мне казалось, что если я возьму нахранение письма, то, воп­реки своим терапевтическим целям, окажусь в сговоре с егостра­стью ксекретности. Еще не вступив в группу, он окажется в тай­ном сговоре со мной, исключающемдругих участников.

Взвесив все эти соображения, я в концеконцов выбрал следу­ющий ответ:

— Японимаю, почему эти письма важны для Вас, Дэйв, и очень рад, что именно мне Вырешились их доверить. Однако по своему опыту я знаю, что групповая терапияприносит наилучшие резуль­таты в том случае, если все члены группы, включая терапевта,мак­симальнооткровенны друг с другом. Я действительно хочу, чтобы группа помогла Вам, и,думаю, нам лучше всего поступить так: я буду рад положить письма в безопасноенедоступное место на лю­бое время, по Вашему желанию, при условии, что Вы согласитесьрассказать о нашем договоре группе.

Дэйв выглядел напуганным. Он не ожидалэтого. Рискнет ли он Пару минут он раздумывал:

— Не знаю.Я должен подумать. Вернемся к этому позже.

Он покинул мой кабинет вместе со своимпортфелем и бездом­ными письмами.

Дэйв больше не возвращался к своейпросьбе, во всяком слу­чае, в той форме, в какой можно было ожидать. Но он все-такипришел в группу и добросовестно посещал первые несколько встреч. Меня дажепоразил его энтузиазм: к четвертому занятию он заявил, что группа была самымсильным впечатлением для него за всю неделю, и добавил, что считает дни доследующей встречи. Причиной этого энтузиазма, однако, был не интерес ксаморас­крытию, аквартет привлекательных женщин — участниц группы. Он сосредоточился исключительно на них и, как мыпозже узна­ли, пыталсявстретиться с двумя из них за пределами группы.

Как я и предполагал, в группе Дэйвдержался очень замкнуто, и фактически получил поддержку в своем поведении отдругого скрытного участника — красивой и гордой женщины, которая, как и он, выглядела нанесколько десятков лет моложе своего возрас­та. На одной из встреч ее и Дэйвапопросили сказать, сколько им лет. Оба отказались, используя хитроумнуюотговорку, что они не хотят, чтобы о них судили по возрасту. Давным-давно(когда гени­талииназывали "интимными местами") в терапевтических группах неохотно говорили осексе. Однако за последние два десятилетия в группах стали говорить о сексе сбольшей легкостью, а закрытой темой стали деньги. Сплошь и рядом приходитсяслышать, как участники группы, обнажившись, казалось бы, до предела,скры­вают своидоходы.

Но в группе Дэйва самым большим секретомбыл возраст. Дэйв смеялся и подшучивал над этим, но наотрез отказалсяпризнаться, сколько ему лет. Он не хотел упускать шанс завести интрижку с однойиз женщин. На одной из встреч, когда участница группы настаивала на том, чтобыон назвал свой возраст, Дэйв предложил ей обмен: его секрет — за ее номертелефона.

Меня стало беспокоить растущеесопротивление в группе. Дэйв не только сам не работал серьезно, но егоподшучивание и флирт переводили все разговоры в группе на какой-топоверхностный уровень.

Однако на одной из встреч тон сталсерьезным. Одна из участ­ниц рассказала, что у ее приятеля только что обнаружили рак. Онабыла убеждена, что он скоро умрет, хотя врачи уверяли, что прог­ноз небезнадежен, несмотря на егоослабленное физическое состо­яние и преклонный возраст (ему было 63 года). Я взглянул на Дэйва:этот мужчина в "преклонном возрасте" был на шесть лет моложе его. Но он иглазом не моргнул, правда, начал говорить значитель­но откровеннее.

Книги по разным темам

наверх