Поскольку подходил к концу наш третийсеанс, было бессмысленно притворяться, что мы с Пенни не занимаемся терапией. Поэтомуя открыто это признал и предложил ей встретиться еще шесть раз и попробоватьсделать все, что в наших силах. Я подчеркнул, что из-за другихобязательств и запланированных поездок мы не сможем увидеться после этих шестинедель. Пенни приняла мое предложение, но сказала, что у нее большие проблемы сденьгами. Могли бы мы договориться о том, чтобы она вносила платупостепенно, в течениенескольких месяцев Я заверил ее, что терапия будет бесплатной: поскольку мыначали встречаться в рамках исследовательского проекта, то с моей стороны было бынепорядочно изменитьконтракт и выставить ей счет.
Фактически мне было нетрудно приниматьПенни бесплатно: я хотел больше узнать об утрате, и она оказалась отличнымучителем. Как раз на этом сеансе она подсказала мне идею, которая могла быпригодиться в моей будущей работе с пациентами, пережившими утрату:прежде чем научиться жить с мертвыми, человек долженнаучиться жить с живыми. Казалось, что Пеннипредстоит огромнаяработа над ее взаимоотношениями с живыми, — особенно с ее сыновьями и,возможно, с мужем. И я решил для себя, что именно этим мы займемся в оставшиесяшесть недель.
Умер не тот. Умер не тот. Следующие два наших сеанса состояли из многочисленных вариаций наэту больную тему —процедура, известнаяпрофессионалам как "проработка" (working through). Пенни выражала глубокоенегодование на своих сыновей — негодование не столько по поводу того, как они жили, сколько по поводу того, что они вообще жили. Только когда она осмелиласьвысказать все то, чточувствовала в течение последних восьми лет (с тех пор, как впервые услышала,что ее Крисси смертельно больна), —что она махнула рукой на своих сыновей, что Брент в шестнадцать лет уже безнадежен, чтоона годами молилась о том, чтобы тело Джима перешло к Крисси ("Зачем оно емуОн все равно собирается убить его — либо наркотиками, либо СПИДом. Почему его тело нормальноработает, а маленькое тело Крисси, которое она так любила, съедено раком")— только после того,как Пенни высказалавсе это, она смогла остановиться и осмыслить все, что сказала.
Мне оставалось только сидеть и слушать ивремя от времени уверять ее, что это вполне человеческие чувства, и она— всего лишь человек,если думает так. Наконец, настало время перевести внимание на ее сыновей. Я сталзадавать ей вопросы —сначала мягко, нопостепенно все резче и резче.
Всегда ли ее сыновья были труднымиРодились ли они трудными Что в их жизни могло подтолкнуть их к тому выбору,который они сделалиЧто они испытывали, когда умирала Крисси Насколько они были напуганы Говорилли кто-нибудь с ними о смерти Как они отнеслись к покупке места для захоронения— места рядом сКрисси Что они чувствовали, когда их бросил отец
Пенни мои вопросы не понравились. Вначалеони ее испугали, затем стали раздражать. Постепенно она начала понимать, чтоникогда нерассматривала то, что происходило в семье, с точки зрения своих сыновей. У нее никогдане было по-настоящему близких и теплых отношений с мужчиной, и, возможно, сыновья мстили ейза это. Мы поговорили о мужчинах в ее жизни: об отце (не оставившем следа в ее собственнойпамяти, но оживавшем в рассказах матери) — он предал ее, уйдя из жизни, когда ей было восемь лет; олюбовниках ее матери — череде сомнительных ночных персонажей, исчезавших при свете дня;о первом муже, бросившем ее через месяц после свадьбы, когда ей было семнадцатьлет; о втором— грубом алкоголике,покинувшем ее в горе.
Несомненно, в последние восемь лет онапренебрегала мальчиками. Пока Крисси болела, Пенни проводила с ней невероятно многовремени. После смерти Крисси Пенни все еще не могла ничем помочь своимсыновьям: досада, которую она чувствовала по отношению к ним только потому, чтоони живы, а Крисси —нет, создавала между ними стену отчуждения. Ее сыновья выросли трудными и нелюдимыми, нооднажды, прежде чем окончательно отвернуться от нее, они сказали, что нуждаютсяв ней: они хотели, чтобы она уделяла им тот час, который проводила каждый деньна могиле Крисси.
Как подействовала смерть на ее сыновейМальчикам было восемьлет и одиннадцать, когда у Крисси началась смертельная болезнь. Они могли быть напуганытем, что произошло с их сестрой;
они тоже могли тосковать по ней; они моглиосознать неизбежность собственной смерти и прийти в ужас от этого — ни одну из этих возможностейПенни никогда не рассматривала.
Был еще вопрос по поводу спальни еесыновей. В маленьком домике Пенни было три маленькие спальни, и мальчики всегдажили вместе, а у Крисси была отдельная комната. Без сомнения, это возмущало их,пока Крисси была жива, но каким должно было быть их негодование теперь, когдаПенни отказалась отдать им комнату сестры после ее смерти И что оничувствовали, видя листок с последней волей Крисси, в течение последних четырехлет приклеенный к холодильнику намагниченной железной клубничкой
А представьте себе, как они должны былибыть возмущены попыткой Пенни сохранить память о Крисси, продолжая, например,праздновать каждый год ее день рожденья! А что она делала в их дни рожденья Пенни покраснела ибуркнула неприветливо: "Обычные вещи". Я знал, что угадал.
Возможно, брак Пенни и Джефа с самогоначала был обречен, но казалось понятным, почему окончательное расставание былоускорено именно горем. Пенни и Джеф переживали горе совершенно по-разному: Пенни погрузилась ввоспоминания, а Джеф предпочитал подавление и отстранение. В данном случае неважно, были лиу них совпадения в чем-то другом: главное, что они совершенно не совпадали по своим способампереживания горя, каждый из них предпочитал делать нечто абсолютно неприемлемоедля другого. Как могДжеф забыться, если Пенни увешала все стены рисунками Крисси, спала в еепостели, превратила ее комнату в музей Как могла Пенни выплеснуть свое горе,если Джеф отказывалсядаже говорить о Крисси, если он отказался (что вызвало ужасный скандал) через полгода послесмерти Крисси посетить выпускную церемонию в ее классе
На пятом сеансе наша работа над тем, какнаучиться лучше жить с живыми, была прервана неожиданным вопросом Пенни. Чембольше она думала о своей семье, о своей умершей дочери, о своих сыновьях, тем чаще спрашиваласебя: "Для чего я живу Какой в этом смысл" Всю свою сознательную жизнь онаруководствоваласьодним принципом: обеспечить своим детям более достойную жизнь, чем у нее. Нотеперь, через двадцать лет, к чему она пришла На что она потратила своюжизнь И есть ли какой-то смысл продолжать сейчас в том же духе Зачем гробитьсебя ради взноса за будущие похороны Есть ли у всего этогобудущее
Таким образом, мы изменили курс. Мы ушли отобсуждения отношений Пенни с сыновьями и бывшим мужем и началирассматривать другуюважную составляющую родительской утраты — потерю смысла жизни. Потерятьродителей или старого друга часто означает потерять прошлое: человек, которыйумер, может быть, был единственным свидетелем золотых дней далекого прошлого.Но потерять ребенка —значит потерять будущее: потерянное есть не что иное, как жизненный замысел— то, для чегочеловек живет, как он проецирует себя в будущее, как он надеется обманутьсмерть (ведь ребенок — это залог нашего бессмертия). Таким образом, на профессиональномязыке утрата родителей — это "утрата объекта" (где "объект" является важнейшей фигурой,конституирующей внутренний мир человека), в то время как утрата ребенка есть"утрата проекта"(утрата главного организующего жизненного принципа человека, определяющего нетолько зачем, но икак жить). Неудивительно, что потеря ребенка— это самая тяжелаяутрата из всех и что многие родители скорбят и через пять, и через десять лет,а некоторые так и не могут оправиться.
Но мы не слишком далеко продвинулись вобсуждении жизненнойцели (чего я особенно и не ожидал: отсутствие цели — это проблема жизни вообще, а не только чьей-точастной жизни), как Пенни снова сменила курс. К тому времени я стал ужепривыкать, что на каждом сеансе ее интересует новая проблема. Дело не в том,что она была неспособна сосредоточиться на чем-то одном, как мне вначалеказалось. Наоборот, она с редким мужеством вскрывала все новые и новые пластысвоего горя. Как много пластов она еще мне откроет
Она начала сеанс — седьмой, насколько я помню,— с рассказа о двухсобытиях: об одном ярком сновидении и о состоянии "помрачения сознания". Помрачениесостояло в том, что она "очнулась" в аптеке (в той самой, где она уже однажды до этогоочнулась, держаплюшевую игрушку), плача и сжимая в руке документ об окончаниишколы.
Сновидение же, хотя и не было кошмаром,было наполнено тревогой и тоской:
Идет свадьба. Крисси выходит замуж засоседского парня —турка по национальности. Я должна переодеться. Я нахожусь в большом доме,имеющем форму подковы, со множеством маленьких комнат. Я открываю комнаты одну за другой, пытаясь найтиподходящее место, чтобы переодеться. Я все ищу и не могу найти нужнуюкомнату.
И через некоторое время — еще один "запоздалый"фрагмент:
Я в большом поезде. Мы едем все быстрее ибыстрее и поднимаемся высоко в небо по огромному мосту. Это очень красиво.Множество звезд. Где-то там, то ли как надпись, то ли просто мысленно (ведья не могу прочесть его) возникает слово "эволюция ", которое вызывает почему-тоочень сильные эмоции.
Один из уровней сновидения относился кКрисси. Мы поговорилинемного о том, что ее замужество в этом сне означает что-то плохое. Возможно,жених олицетворял смерть: было ясно, что совсем не замужества хотела Пенни длясвоей дочери.
А эволюция Пенни сказала, что больше нечувствует связь с Крисси, когда посещает кладбище (теперь только два-три раза внеделю). Возможно, эволюция означает, предположил я, что Крисси действительноперешла в другую жизнь.
Возможно, но у Пенни было лучшее объяснениетой тоски, котораяохватила ее и во сне, и в состоянии помрачения сознания. Когда она пришла всебя в аптеке, у нее было острое чувство, что выпускной документ в ее руках— не Крисси (котораядолжна была бы в это время закончить школу), а ее собственный. Пенни так и незакончила школу, и Крисси должна была сделать это за них обеих (а также за нихобеих поступить в Стэнфорд).
Сон о свадьбе и поиске гардеробной комнатыбыл, как думала Пенни, о ее собственных неудачных замужествах и ее нынешнейпопытке изменить свою жизнь. Ее ассоциации относительно здания во сне подтверждали этуверсию: оно немного напоминало клинику, где располагался мойкабинет.
Эволюция тожеотносилась не к Крисси, а к ней самой. Пенни была готова измениться и статьдругой. Она страстно желала изменить свою судьбу и войти в приличное общество. Годами онаслушала в своем таксикассеты для самообразования — о правильной речи, о великих книгах, о произведениях искусства.Она чувствовала себяспособной, но никогда не развивала свои таланты, потому что с тринадцати лет вынужденабыла зарабатывать себе на жизнь. Если бы только она могла перестать работать,начать делать что-то для себя, закончить школу, поступить на полное время вколледж, учиться и "взлететь" над всем этим (вот почему поезд во сне поднялся внебо)!
Акцент наших разговоров с Пенни сталменяться. Вместо того, чтобы говорить о трагедии Крисси, она в течениеследующих двух часов описывала трагедию своей собственной жизни. Когда мыподошли к нашему девятому и последнему сеансу, я пожертвовал остатками своейтвердости и предложил Пенни три дополнительные встречи, как раз перед самыммоим отъездом в отпуск. По ряду причин мне было трудно прервать терапию:глубина ее страданий заставляла меня побыть с ней подольше. Я был встревожен ееклиническимсостоянием и чувствовал себя ответственным за него: с каждой неделей, по мерепоявления нового материала, она становилась все более подавленной. Ябыл восхищен тем, как она использует терапию: у меня никогда не было столь продуктивноработавшего пациента.Наконец, надо все-таки честно признать, я был потрясен разворачивающейся передомной драмой, каждую неделю демонстрирующей мне новый, волнующий и абсолютно непредсказуемый эпизод.
Пенни вспоминала свое детство в Атланте,штат Джорджия, как совершенно безрадостное и тоскливое. Ее мать, озлобленная,подозрительнаяженщина, надрывалась, чтобы одеть и накормить Пенни и двух ее сестер. Ее отецзарабатывал на жизнь посыльным в универмаге, но был, если верить оценкамматери, грубым и мрачный человеком, который умер от алкоголизма, когда Пеннибыло восемь лет. Когда это произошло, все изменилось. Не было денег. Матьработала прачкой по двенадцать часов в день и большинство ночей проводила вместном баре, пытаясь подцепить мужика. Именно тогда у Пенни началасьбеспризорная жизнь.
С тех пор семья никогда больше не имелапостоянного дома. Они переезжали из одной трущобы в другую, часто их выселялиза неуплату. Пенниначала работать в тринадцать лет, бросила школу в пятнадцать, сталаалкоголичкой в шестнадцать, вышла замуж и развелась в восемнадцать, снова вышлазамуж и сбежала на Западное побережье в девятнадцать, где и родила трех детей, купила дом,похоронила дочь, развелась с мужем и приобрела в кредит большой участоккладбищенской земли.
Я был особенно потрясен двумя главнымитемами в рассказе Пенни о своей жизни. Одна тема касалась ее невезения, того,что карты выпали неудачно для нее, когда ей было восемь лет. Всю последующуюжизнь главным ее желанием как для себя, так и для Крисси, было, чтобы у нееденег "куры не клевали".
Другой темой было "бегство" — не только физическое бегство изАтланты, от своей семьи, от всего круга нищеты и алкоголизма, но и попыткаизбежать судьбы "сумасшедшей старухи", какой стала ее мать. Недавно Пенниузнала, что за последние несколько лет ее мать несколько раз попадала впсихиатрическую больницу.
Избежать своей судьбы — судьбы своего социального классаи своей личной судьбы "бедной сумасшедшей старухи" — было главным мотивом жизни Пенни. Онапришла ко мне, чтобы избежать сумасшествия. Она сказала, что сможетпозаботиться о том, чтобы избежать бедности. И действительно, именно стремлениеизбежать своей судьбы подогревало ее трудовой энтузиазм и заставлялоработатьсверхурочно.
