Брейер откашлялся и набрал в грудьпобольше воздуха: «Яне могу рассказать вам того, что вам хотелось бы услышать, но, Фридрих...— Он замолчал, сердцеего бешеноколотилось. Теперь была его очередь выжимать из себя слова. — Мне нужно кое-то рассказать вам.Я тоже не был честен с вами, и пришло время исповедоваться и мне».
Брейеру в голову вдруг пришла ужаснаямысль, что он может сейчас говорить или делать все, что угодно, — в глазах Ницше это будетвыглядеть четвертым великим предательством в его жизни. Но отступать былопоздно.
«Боюсь, Фридрих, что эта исповедь можетстоить мне дружбы с вами. Молю бога, чтобы этого не случилось. Прошу вас,поверьте, что я рассказываю вам это из преданности, так как я не могу дажедумать о том, что то, что я хочу вам сейчас рассказать, вы услышите от кого-тодругого. Что вы в четвертый раз в своей жизни почувствуете, что васпредали».
Застывшее лицо Ницше напоминало маскусмерти. Он втянул глоток воздуха, услышав первые слова Брейера. «В октябре, занесколько недель до нашей с вами первой встречи, я устроил нам с Матильдойнебольшой отпуск в Венеции. Там, в отеле, меня ожидала страннаязаписка».
Брейер достал из кармана пиджака посланиеЛу Саломе и передал его Ницше. Он видел, как Ницше читал и не мог поверитьсвоим глазам.
21 октября 1882 года
Доктор Брейер,
Мне нужно встретиться с вами понеотложному делу. Будущее немецкой философии под угрозой. Давайте встретимся завтра в девять утра в кафеСорренто.
ЛУ САЛОМЕ
Записка дрожала в руке Ницше, когда тотповторял: «Я не понимаю. Что... Что...»
«Сядьте, Фридрих. Это длинная история, и ядолжен начать рассказывать ее с самого начала».
В течение следующих двадцати минут Брейеррассказал ему обовсем — о встречах сЛу Саломе, о том, как от своего брата Жени она узнала про лечение Анны О., отом, как она умоляла его помочь Ницше, о том, как он согласился помочьей.
«Вы, должно быть, думаете, Фридрих, что,наверное, не было еще врача, который согласился бы на такую страннуюконсультацию. И в самом деле, когда я вспоминаю наш разговор с Лу Саломе, ясам не могу поверить,что согласился выполнить ее просьбу. Только представьте себе! Она просила меняизобрести лекарство от недуга, к медицине отношения не имеющего, изаставить нежелающего лечиться пациента принять это лекарство, причем так, чтобы сам онничего не заподозрил. Но каким-то образом ей удалось убедить меня. На самомделе она считает себя полноправным партнером в этом предприятии, и, когда мывиделись с ней в последний раз, потребовала отчет о прогрессе «нашего»пациента».
«Что! — воскликнул Ницше. — Вы недавно виделись сней»
«Она без предупреждения появилась в моемкабинете несколько дней назад и настаивала на том, чтобы я предоставил ейинформацию о ходе курса терапии. Разумеется, она ничего от меня не получила и,раздраженная,ушла».
Брейер продолжил свой рассказ, перечисливвсе свои впечатления от их совместной работы: как он безуспешно пытался помочь Ницше, зная, чтотот скрывает отчаяние, вызванное расставанием с Лу Саломе. Он даже раскрыл свойгенеральный план, в соответствии с которым он притворился, что он самнуждается в лечении от отчаяния, чтобы удержать Ницше в Вене.
Ницше буквально подпрыгнул на месте,услышав это: «То есть вы хотите сказать, что это все было ложью»
«Поначалу, — признался Брейер, — я планировал «справиться» свами, разыграть роль сотрудничающего пациента, постепенно меняясь с вамиролями, что помоглобы вам стать пациентом. Но ирония ситуации заключается в том, что ядействительно стал пациентом, что инсценировка роли сталареальностью».
Что еще можно было сказать Выискиваяупущенные детали в памяти, Брейер не нашел ничего. Он рассказалвсе.
Ницше закрыл глаза и опустил голову,обхватив ее обеими руками.
«Фридрих, с вами все в порядке»— озабоченнопоинтересовалсяБрейер.
«Моя голова — я вижу вспышки света— обоимиглазами! Зрительнаяаура...»
Брейер немедленно перешел на роль врача:«Приступ мигрени пытается начаться. На этой стадии мы можем с ним справиться.Лучшее средство —кофеин и эрготамин. Не двигайтесь! Я сейчас же вернусь».
Выбежав из комнаты, он помчался вниз поступенькам кцентральному посту персонала, потом в кухню. Он вернулся через пару минут, несяподнос с чашкой, кувшинчиком крепкого кофе, водой и несколькими таблетками. «Сначала выпейте этитаблетки — спорынья ссолями магния длязащиты желудка от кофе. Потом выпейте весь этот кофе».
Когда Ницше проглотил таблетки, Брейерспросил его: «Вы не хотите прилечь»
«Нет, мы должны поговорить обэтом!»
«Откиньте голову на спинку стула. Я погашусвет. Чем меньше зрительной стимуляции, тем лучше». — Брейер опустил шторы на всехтрех окнах и приготовил холодный влажный компресс, которым прикрыл глазаНицше.
Несколько минут они молча сидели вполумраке. ЗатемНицше заговорил успокаивающим голосом.
«Между нами одни интриги, Йозеф,— все междунами, все такпо-макиавеллиевски, так нечестно, вдвойне нечестно!»
«Что мне оставалось — Брейер говорил тихо имедленно, чтобы недразнить мигрень. —Может, нужно начать стого, что мне нельзя было соглашаться. Должен ли я был рассказать вам обо всемэтом раньше Вы бы развернулись на каблуках, и больше бы я никогда вас неувидел!»
Ницше молчал.
«Я не прав» — спросил Брейер.
«Да, я бы сел на первый же поезд из Вены.Но вы лгали мне. Вы же давали мне обещания...»
«И я сдержал каждое, Фридрих. Я обещалсохранить в тайне ваше настоящее имя, и я сдержал это обещание. Когда Лу Саломерасспрашивала о вас —если быть точным,требовала отчета, — я отказался говорить на этутему. Я даже не сообщил ей о том, что мы видимся. И было еще одно обещание,которое я сдержал, Фридрих. Помните, я говорил вам, что в коматозном состоянии вы сказали несколькофраз»
Ницше кивнул.
«Еще вы сказали: «Помогите мне!» Выповторяли эту фразу снова и снова».
«Помогите мне!», — я так говорил»
«И не раз! Пейте кофе,Фридрих».
Ницше допил чашку, Брейер снова наполнилее крепким чернымкофе.
«Я ничего не помню. Ни «Помогите мне», нидругой фразы, «Нет гнезда» — это не я говорил».
«Но это был ваш голос, Фридрих. Со мнойговорила какая-то часть вас, и этому «вам» я дал обещание помочь. Ия никогда не предавал эту клятву. Пейте кофе. Явыписываю вам четыре чашки».
Ницше пил горький кофе, Брейер темвременем сменилкомпресс: «Как ваша голова Вспышки света Хотите помолчать какое-то время ипередохнуть»
«Мне лучше, намного лучше, — слабым голосом произнес Ницше. — Нет, я не хочу молчать. Молчаниебудет волновать меня еще больше, чем разговор. Я привык работать, когда во мне бушуют такиечувства. Но для начала дайте я попробую расслабить мышцы в висках и кожу черепа.— Три-четыре минутыон медленно и глубоко дышал, тихо ведя счет, потом заговорил: — Вот, так значительно лучше. Когда я считаювдохи, как сейчас, я представляю, что мои мускулы расслабляются с каждойцифрой. Иногда я могу сосредоточиться, только когда концентрируюсь на дыхании.Вы когда-нибудь обращали внимание на то, что воздух, который вы вдыхаете, всегдапрохладнее воздуха, который вы выдыхаете»
Брейер наблюдал и ждал. Слава господу,пославшему мигрень! —думал он. Она заставляет Ницше, пусть ненадолго, но оставаться на своемместе. Холодный компресс позволяет видеть только его рот. Усы Ницшевздрогнули, как еслибы он собирался что-то сказать, а затем, судя по всему, передумал.
Наконец Ницше улыбнулся: «Вы думали, чтоманипулируете мной, ая все это время думал, что манипулирую вами».
«Но, Фридрих, все, что было зачато во лжи,рождено было сейчас в честности».
«И — ах! — за всем этим стояла Лу Саломе, влюбимой своей позе,держа поводья, с кнутом в руке, управляя нами обоими. Вы многоерассказали мне, но одну деталь все же упустили, Йозеф».
Брейер протянул к нему руки, ладонямивверх. «Мне больше нечего скрывать».
«Ваши мотивы! Это все — составление плана, все этиувертки — потребовалопотратить много времени, много сил. Вы — врач, человек занятой. Зачем вамэто Зачем вы вообще согласились ввязаться в такую аферу»
«Я сам часто задавал себе этот вопрос,— сказалБрейер. — Я не знаю, как вам ответить,могу сказать только, что я сделал это, чтобы доставить удовольствие Лу Саломе.Она очаровала меня. Я не мог отказать ей».
«Но вы же отказали ей, когда она последнийраз появилась в вашемкабинете».
«Да, но я тогда уже познакомился с вами,дал вам обещания. Поверьте мне, Фридрих, ей это было не по вкусу».
«Я отдаю вам честь — вы сделали то, что мне самомуникогда не удавалось. Но расскажите мне, чем в самом начале, в Венеции, онаочаровала вас»
«Я не думаю, что могу ответить на этотвопрос. Я знаю только то, что после получаса общения с ней я понял, что не могуни в чем ей отказать!»
«Да, то же самое она делала и сомной».
«Видели бы вы, как смело она подошла кмоему столику вкафе».
«Я знаю эту походку, — ответил Ницше. — Ее римский имперский марш. Она неутруждает себя заботой о преградах, словно ничто не может стоять на еепути».
«Да, и этот ореол непоколебимойуверенности! А еще в ней есть что-то от самой свободы — ее одежда, ее волосы, ее платье. Она полностьюсвободна от условностей».
Ницше кивнул: «Да, ее свобода поразительна— и восхитительна!Этому нам всем можно у нее поучиться. — Онмедленно повернул голову, и на лице его появилось довольное выражение— боли не было.— Мне Лу Саломеиногда кажется мутантом, особенно если принять во внимание тот факт, чтоэтот бутон свободы расцвел в самой дремучей чаще буржуазного общества. Вы знаете, ееотец был русским генералом. — Он взглянул Брейеру прямо в глаза. — Сдается мне, она с самогоначала перешла с вамина «ты», не так ли Предложила вам называть ее по имени»
«Именно так. Еще, когда мы разговаривали,она смотрела мнепрямо в глаза и касалась моей руки».
«Да, и мне это знакомо. Йозеф, когда мыпервый раз встретились, я был совершенно обезоружен, когда я собрался уходить, а она взяла меняпод руку и предложила проводить меня до отеля».
«Со мной она вела себя точно также!»
Ницше напрягся, но продолжал: «Онасказала, что не хочет расставаться со мной так скоро, что ей простонеобходимо побыть сомной подольше».
«Мне она говорила то же самое, Фридрих. Акогда я сказал, что моей жене не понравится видеть меня идущим рука об руку с молодойженщиной, она рассердилась».
Ницше усмехнулся: «Представляю себе, какона среагировала наэто. Она с неприязнью относится к конвенциональному брачному союзу— она считает этоэвфемизмом длясговора женщин».
«Именно это я от нее иуслышал!»
Ницше вжался в стул. «Она ни в грош неставит все условности, за исключением одной — во всем, что касается мужчин и секса, онацеломудренна, словно кармелитка!»
Брейер кивнул: «Да, но мне кажется, что мыможем неверно расценивать ее послания. Эта девушка так молода, почти ребенок, она еще незнает о том, как действует на мужчин ее красота».
«В этом я вынужден с вами не согласиться,Йозеф. Она прекрасно понимает, насколько она красива. Она использует ее длятого, чтобы господствовать над мужчинами, она высасывает из тебя все соки, а потом переходит к следующейжертве».
Брейер не отступался: «Есть и еще одинмомент: она так обаятельно пренебрегает условностями, что не стать еесообщником просто невозможно. Я и сам удивляюсь, как я мог согласитьсяпрочитать письмо, написанное вам Вагнером, при том, что я предполагал, что онасамовольно завладелаим!»
«Что! Письмо Вагнера Я заметил, что однокуда-то пропало. Наверное, она взяла его, когда гостила в Таутенберге. Она ниперед чем не остановится!»
«Она даже показала мне несколько вашихписем, Фридрих. Я сразу почувствовал, что она полностью мне доверяет»,— и тут Брейерпочувствовал, что, говоря это, он рискует больше, чем когда бы то нибыло.
«Пожалуйста, Фридрих, не будите мигрень!Вот, выпейтепоследнюю чашку и сядьте, как сидели, — я сменю компресс».
«Хорошо, доктор, в этом смысле я полностьюв ваших руках. Но мнекажется, опасность миновала: вспышки света перед глазами прекратились. Должно быть, ваше лекарстводействует».
Ницше прикончил последнюю чашку с чутьтеплым кофе одним большим глотком. «Все! Хватит! Я за полгода не выпиваю столько кофе!— Осторожно покрутивголовой, он снялкомпресс и отдал его Брейеру. — Он мне больше не нужен. Судя по всему, приступ закончился, неначавшись. Удивительно! Если бы не вы, это все вылилось бы в несколько днеймучения. Жалко, — онбросил взгляд наБрейера, — что я немогу возить вас с собой!»
Брейер кивнул.
«Но как она посмела показать вам моиписьма, Йозеф! И как вы могли их читать!»
Брейер открыл было рот, чтобы ответить, ноНицше взмахом руки заставил его замолчать: «Не надо отвечать. Я могу васпонять, понимаю даже, как вам польстило ее доверие. Я чувствовал то же самое,когда она показывала мне письма Рэ и Гилло, который был ее учителем вРоссии и тожевлюбился в нее».
«Как бы то ни было, — сказал Брейер, — я знаю, что это не может непричинять вам боль. Меня бы ранило известие о том, что Берта рассказала другомумужчине о наших с ней самых интимных моментах».
«Да, это причиняет боль. Но и лечит.Расскажите мне все о вашей встрече с Лу. Не щадите меня!»
Теперь Брейер понимал, почему он нерассказал Ницше о том, как в трансе наблюдал за прогулкой Берты с докторомДаркиным. Эти мощные эмоциональные переживания освободили его от ее чар. АНицше именно это и было нужно — не рассказ о чужих переживаниях, не понимание умом, но егособственные эмоции и переживания, достаточно сильные для того, чтобы сорвать с этойдвадцатиоднолетней русской женщины ореол иллюзий, которым он ееокружил.
