Брейер разочарованно откинулся на спинкустула. Судя по всему, Ницше собирался и дальше не удостаивать его вопросы ответом. Онзаставил себя сохранять спокойствие. Он посмотрел на часы и сказал, что можетостаться минут на пятнадцать. «Я смогу приезжать сюда каждый день в десятьчасов минут на тридцать-сорок, но, разумеется, иногда неотложные дела будутзаставлять меня уезжать раньше».
«Замечательно! Я хочу сказать вам кое-чтоважное. Я много раз слышал, как вы жалуетесь на то, что чувствуете себя несчастным. И правда,— Ницше открыл свойблокнот и нашел список названных Брейером проблем, — «общая неудовлетворенностьжизнью» идет первой ввашем списке. Еще сегодня вы упоминали Angst и кардиальноедавление...»
«Прекордиальное — в верхней сердечной области, cor».
«Да, благодарю вас, мы учимся друг удруга. Прекордиальноедавление, ночные страхи, бессонница, отчаяние — вы много об этом говорите и выговорите о своем «прагматическом» желании избавиться от этогодискомфорта. Выжалуетесь, что наш с вами разговор не дает вам того, что дал разговор сМаксом».
«Да, и...»
«И вы хотите, чтобы я начал работатьнепосредственно сэтим давлением, хотите, чтобы я облегчил ваши страдания».
«Именно так». — Брейер снова подался вперед насвоем стуле. Он кивал головой, подгоняя Ницше.
«Два дня назад я отказывался отпредложения стать вашим — как бы сказать — консультантом и помочь вам справиться с отчаянием. Я несоглашался, когда вы утверждали, что я прекрасный специалист в этом, так как долгие годыя посвятил изучению этих вопросов.
Но теперь, подумав над этим, я понимаю,что вы правы: ядействительно специалист. Я действительно могу научить вас многому: я посвятилсвою жизнь изучению отчаяния. Я могу легко показать вам, сколько я отдал этомувремени. Несколько месяцев назад моя сестра Элизабет показала мне письмо,которое я написал ей в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году. Тогда мне былдвадцать один год. Элизабет никогда не возвращает мне мои письма: она собираетбуквально все и утверждает, что когда-нибудь она организует музей, в которомвыставит все плодымоей деятельности, и будет брать деньги за вход. Зная Элизабет, я несомневаюсь, что она сделает из меня чучело, поставит на тумбу и будет демонстрировать как главный экспонат. Втом письме я писал о том, что люди делятся по основному признаку: одни желаютмира в душе и счастья, они должны верить и обращаться к вере, а другие стремятся найти истину, и они должны отказаться от мира вдуше и посвятить жизнь исследованию.
Это я знал в двадцать один год, полжизниназад. Пора и вам понять это: пусть это утверждение станет вашей стартовойплощадкой. Вы должны сделать выбор между комфортом и истинным исследованием!Если вы выбираетенауку, решаете освободиться от успокаивающих цепей сверхъестественного, если,как вы утверждаете, вы выбираете уклонение от веры и обращаетесь кбезбожию, вы неможете одновременно требовать и мелочных удобств верующего! Убив бога, выдолжны выйти из-под защиты стен храма».
Брейер сидел молча, наблюдая в окно, какмолоденькая сиделкатолкала по круговой дорожке инвалидную коляску, в которой с закрытыми глазамисидел пожилой мужчина. Он не мог не согласиться с доводами Ницше. Их нельзябыло отбросить в сторону как легковесное философствование. Но, несмотря наэто, он предпринял еще одну попытку.
«Вы пытаетесь представить все так, словноу меня действительно всегда был выбор. Мое решение не было таким уж обдуманным,глубоким. Я выбрал безбожие не активно, а скорее не будучи способным заставитьсебя поверить в религиозные сказки. Я выбрал науку только потому, что это былединственно возможный способ разобраться с секретами тела».
«Это значит только то, что вы самискрываете от себя свою волю. Теперь вы должны научиться осознавать свою жизнь иобрести смелость сказать: «Да, это мой выбор!» Дух человека создает принятые имрешения!»
Брейер поерзал на стуле. Ницше говорилголосом проповедника, отчего Брейеру стало неуютно. Где он научился этому Уж наверняка не уотца-священника, который умер, когда Ницше было пять лет. Передаются ли генетическинавыки проповедника и соответствующие склонности
Ницше продолжал свою проповедь: «Если вывыбираете стать однимиз тех, кто получает удовольствие от развития и восхищается свободой безбожия,вам стоит приготовиться столкнуться с сильнейшей болью. Они связаны друг сдругом, вы не можете переживать одно, не встречаясь с другим! Если вы нежелаете испытывать столь сильную боль, вам придется последовать примеру стоикови отказаться от высшего наслаждения».
«Профессор Ницше, я сомневаюсь в том, чточеловек должен принимать такого рода болезненный Weltanschauung10. Похоже наШопенгауэра, но есть и не столь мрачные точки зрения на этотвопрос».
«Мрачные Задайте себе вопрос, докторБрейер, почему всевеликие философы столь мрачны Спросите себя: «Кто спокоен, кто находится вбезопасности, благоустроен и бесконечно бодр» Я подскажу вам ответ: только те, кто плохо видит, — народ и дети!»
«Вы утверждаете, профессор Ницше, что ростесть вознаграждение за боль...»
Ницше перебил его: «Нет, не только рост.Не забывайте просилу. Чтобы вырасти высоким и гордым, дерево нуждается в бурях. Креативностьи открытия зарождаются в боли. Позвольте мне процитировать мою фразу, написаннуюнесколько дней назад».
И снова Ницше надел очки с толстымистеклами, пролистал свои записи и прочел: «Человек должен носить внутри себя хаос инеистовство, чтобы породить танцующую звезду».
Цитаты Ницше начинали раздражать Брейера.Эта поэтическая речь ставила ощутимую преграду между ними. Как следует взвесив ситуацию,Брейер пришел к выводу, что будет намного лучше, если ему удастся вернуть Ницше снебес на землю.
«И снова вы слишком ударяетесь вабстракцию. Не поймите меня неправильно, профессор Ницше, вы говорите красиво, сильно, но когда выначинаете мне читать свои записи, я теряю ощущение личного общения с вами. Умом я васпонимаю: о да, боль действительно приносит плоды: рост, силу, креативность. Японимаю это здесь, —Брейер показал на голову, — но досюда, — он показал на живот, — они не доходят. Если вы хотитепомочь мне, вы должны добраться до того места, где гнездятся мои переживания.Вот здесь, в кишках, я не ощущаю никакого роста, я не рождаю танцующиезвезды! Там только неистовство и хаос!»
Ницше расплылся в широкой улыбке иответил, потрясаяпальцем в воздухе: «Именно! Наконец вы сами сказали это! Точная формулировкапроблемы! А почему нет роста Более полезных мыслей Вот на что былнацелен вопрос,который я задал вам вчера перед самым вашим уходом: о чем бы вы думали,если бы не уделяли все свое время этим чужеродным мыслям Прошу вас,откиньтесь назад,закройте глаза и попробуйте вместе со мной провести умственныйэксперимент.
Давайте заберемся куда-нибудь высоко,может, на вершину горы, и посмотрим вокруг вместе. Там, далеко, мы видимчеловека, и человек этот не только умен, но и чувствителен. Понаблюдаем за ним.Вероятно, когда-то он заглянул слишком глубоко в ужас своегосуществования. Может,он слишком много увидел! Может, ему довелось столкнуться с прожорливымичелюстями времени, или с собственным ничтожеством — он всего лишь песчинка, — или с быстротечностью инепредсказуемостью. Его страх был острым, ужасным, но однажды он вдруг узнал,что страсть ослабляет страх. И он впустил страсть в свой разум, и страсть,беспощадный противник, вскоре завладела всеми остальными его мыслями. Нострасть не умеет думать, она жаждет, вспоминает. Итак, человек начал перебиратьпохотливые воспоминания о Берте, калеке. Он перестал смотреть вокруг, все свое время он тратил насвои сокровища: воспоминания о том, как двигались пальцы Берты, ее губы, какона раздевалась, как разговаривала, заикаясь, как ходила,прихрамывая.
И вскоре все его существование былопоглощено этими мелочами. На широких бульварах его сознания, созданных дляпарада благородных идей, скопился мусор. Сначала он еще помнил о том, чтокогда-то в его голове бродили великие мысли, но со временем этовоспоминание поблеклои вскоре совсем исчезло. Исчезли и его страхи. Осталась только растущаятревога, словно он упустил что-то. Сбитый с толку, он начал разгребатьзавалы мусора впоисках причины тревоги. И вот что мы видим сегодня: он копается в отбросах,словно в них скрывается ответ. Он даже предлагает мне составить емукомпанию!»
Ницше замолчал, ожидая ответа Брейера.Молчание.
«Скажите, — спросил его Ницше, — что вы думаете о человеке,которого мы видим»
Молчание.
«Доктор Брейер, что выдумаете»
Брейер сидел молча, с закрытыми глазами;казалось, слова Ницше загипнотизировали его.
«Йозеф, Йозеф, что вы думаете»
Приходя в себя, Брейер медленно открылглаза и повернулся кНицше. Он так и не произнес ни слова.
«Разве вы не видите, Йозеф, что проблемавовсе не в том, что вы ощущаете дискомфорт Да какое значение имеют напряжениеи давление в груди Разве кто-нибудь когда-нибудь обещал вам, что все будетхорошо Вы плохо спите И что с того Вам кто-нибудь говорил, что выбудете хорошо спатьНет, проблема не вдискомфорте. Проблемав том, что не те вещи вызывают у васдискомфорт.»
Ницше взглянул на часы: «Вижу, я задержалвас надолго. Давайтезакончим тем же, чем и вчера. Пожалуйста, подумайте, о чем бы вы думали,если бы Берта не заполонила весь ваш мозг Договорились»
Брейер кивнул головой и вышел изкомнаты.
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ЗАМЕТОК ДОКТОРА БРЕЙЕРА ВИСТОРИИ БОЛЕЗНИ УДО МЮЛЛЕРА,
6 ДЕКАБРЯ 1882 ГОДА
Странные вещи происходили во время нашегосегодняшнегоразговора. И я не предполагал ничего подобного. Он не ответил ни на один мойвопрос, не рассказал ровным счетом ничего о себе. Он исполняет рольконсультанта настолько торжественно, что иногда кажется мне просто смешным.Однако, рассматривая ситуацию с его точки зрения, я понимаю, что избранная имлиния поведения верна: он уважает наш договор и изо всех сил старается помочь мне. Чем и вызывает моеуважение.
Удивительно наблюдать за тем, как его умборется с проблемой помощи одному конкретному человеку, созданию из плоти икрови, — то есть мне.Однако ему, что странно, не хватает воображения, и он полностью полагается на риторику.Неужели он и правда верит, что рациональное объяснение или искренняяпроповедь могут решить проблему
В одной из своих книг он утверждает, чтоличные особенностиморальной структуры философа определяют его философию. Теперь мне кажется, чтоэто утверждение верно и в отношении стиля консультирования: личностьконсультанта определяет выбор подхода. Так, социальные страхи и мизантропияНицше заставляют его обратиться к безличному, отстраненному стилю общения спациентом. Сам он,разумеется, этого не замечает, он разрабатывает теорию рационализации илегитимизации своего терапевтического подхода. Так, он никогда не утешает меня,читает мне лекции с трибуны, отказывается признавать наличие проблем личногохарактера у себя и не желает общаться со мной по-человечески. Исключением быллишь один момент! В конце нашей сегодняшней беседы — я уже не помню, что мыобсуждали, — он вдругназвал меня Йозефом.Может, раппорт удается мне лучше, чем я предполагал.
Мы ведем странную борьбу. Пытаемсяопределить, кто из нас может принести другому больше пользы. Менябеспокоит этосоревнование; боюсь, что такое положение дел только лишний раз послужит длянего доказательством истинности его глупой «силовой» модели общественныхотношений. Может, мне следует последовать совету Макса: перестать с ним бороться иучиться у него всему, что он может мне дать. Для него крайне важно держатьситуацию подконтролем. Я часто замечаю, что он чувствует себя победителем: он говорит,что многому мог бы меня научить, он зачитывает мне свои записи, он следит завременем и милостивоотпускает меня с заданием, которое я должен подготовить к следующей встрече.Все это меня раздражает! Но я напоминаю себе, что я врач, что явстречаюсь с ним недля своего удовольствия. В конце концов, какое можно получать удовольствие отудаления миндалин илиустранения запора
Было мгновение, когда у меня появилосьстранное ощущение,будто я отсутствую. Ощущение сильно напоминало транс. Может, я все-такивосприимчив к гипнозу.
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ЗАПИСЕЙ ФРИДРИХА НИЦШЕ ПО ДЕЛУДОКТОРА БРЕЙЕРА, 6 ДЕКАБРЯ 1882 ГОДА
Иногда философу быть непонятым лучше, чембыть понятым. Онслишком старается меня понять; он пытается выманить у меня конкретные указания.Он хочет понять, как веду себя в той или иной ситуации я, и вести себяточно так же. Но онеще не понимает, что есть мой путь и что есть твой путь, а единого пути быть неможет. Еще он не просит указаний прямо, но пытается выманить их лестью, а потомприкидывается, что это вовсе не лесть он пытается убедить меня, что мояоткровенность необходима для работы, что это поможет говорить ему, это сделает нашиотношения более «человеческими», словно быть человеком — значит барахтаться вместе вгрязи! Я пытаюсь донести до него, что правдолюбцы, не страшатся шторма или грязной воды. Чтонас действительно пугает, так это мелководье!
Если мы используем медицину в качествеориентира в нашей работе, разве не должен я поставить «диагноз» Появляетсяновая наука —диагностика отчаяния. Я ставлю ему диагноз: он стремится к свободе духа, но не может сброситьоковы веры. Ему нужно только «да» согласия, выбора, но не «нет» отказа. Он лжетсам себе: он принимает решения, но отказывается быть тем, кто решает. Он знает,что несчастлив, но не знает, что не о том он печалится. Он ждет, что я подарю емуоблегчение, поддержку и счастье. Но я должен сделать его еще более несчастным.Я должен превратить его мелочные страдания в страдания благородные, какими оникогда-то были.
Как сбросить мелочные страдания с насестаСделать страдание снова честным Я опробовал его методику — методику «от третьего лица»,которой он пробовал воспользоваться в неуклюжей попытке уговорить меня позволить ему обо мне заботиться. Япредложил ему посмотреть на себя с высоты. Но я слишком уж круто с ним обошелся: он едва не упал в обморок.Мне пришлось говорить с ним, как с ребенком, назвать его Йозефом, чтобыпривести вчувство.
