Духовное пресыщение должно бы противитьсяколлективной психотерапии. Правда, Фрейд однажды сказал, что человечествознало, что у него есть дух, а он, Фрейд, должен был показать этомучеловечеству, что оно обладает ещё и инстинктами. Я же думаю: в последниедесятилетия человечеству достаточно много доказывали, что у него естьинстинкты. Сегодня, кажется, пришло время напомнить человеку о том, что у негоесть ещё и дух. И психотерапия, тем более перед лицом коллективного невроза,первой должна об этом вспомнить.
Задача экзистенциального анализазаключается как раз в том, чтобы сделать осознаваемым неосознанный, имплицитныйобраз человека, присутствующий в психотерапии, чтобы его эксплицировать,развернуть, развить точно так же, как мы проявляем фотографию, и тогда из«небытия» появляется изображение. Образ человека у психотерапевта может, приизвестных обстоятельствах, быть таким, что он будет играть на руку неврозупациента. К примеру, он может сам по себе оказатьсянигилистическим.
Современный нигилизм представляет собойредукционизм. Если вчерашний нигилизм проявлялся в разговорах о «ничто», тонигилизм сегодняшний использует оборот «ничто, кроме». В человеке видят только«голую обезьяну», если использовать название известной книги, или представляютего как компьютер. В книге «Виды психотерапии и её нравственные принципы» нампредложено следующее определение: «Человек есть ни что иное, как сложныйбиохимический механизм, энергия которому поставляется некоторой топливнойсистемой, компьютер, питающийся энергией, которая неслыханно богатавозможностями хранения закодированной информации». Как невропатолог, я ручаюсьза то, что вполне законно рассматривать компьютер в качестве моделиопределённых функций центральной нервной системы. Человек является компьютером,но он представляет собой и нечто бесконечно большее, чем компьютер. Куб,который строится на квадрате, также в какой-то мере представляет собой квадрат,лежащий у него в основании и служащий для него фундаментом. Но куб — это не только квадрат, хотяквадрат остаётся включённым в куб. В этом случае ошибка возникает только тогда,когда мы берёмся утверждать, что куб — это квадрат и ничего больше.Таким образом мы «редуцируем» куб до квадрата, проецируя его из более высокого,третьего, пространственного измерения в более низкое, второе измерение, вплоскость, на которой строим проекцию куба, его план. Так что редукционизмпроявляется в виде проекционизма. Человеческое измерение, «пространство»человеческого a priori выносится за скобки, и человеческие феноменыпроецируются на «плоскость» субчеловеческого.
В то мгновение, когда это происходит, наукапревращается в идеологию. А что касается конкретно наук о человеке, то в этомгновение биология превращается в биологизм, психология — в психологизм, а социология— в социологизм. Какмы видим, опасность заключается вовсе не в специализации исследователей, а вобобщениях, сделанных узкими специалистами. Все мы знаем так называемыхterribles simplificateurs143. Рядом с ними можнопоставить и terribles generalisateurs144, как я бы их назвал.Terribles simplificateurs всё упрощают; они всё мерят на один аршин. Terriblesgeneralisateurs не только пользуются одним аршином, но ещё и безмерно обобщаютрезультаты исследований.
Редукционистское определение ценностигласит, что речь идёт просто о формах реакции и защитных механизмах. На этуинтерпретацию я однажды «отреагировал», сказав, что никогда и ни за что не смогбы жить ради форм реакций или умереть во имя своих защитных механизмов.Подумать только, в какой мере подобные гипотезы способны подорвать энтузиазм,обусловленный смыслом и жизненными ценностями. Я знаю пример одной молодойамериканской супружеской пары, которая как раз вернулась из Африки, где обасупруга служили в Корпусе мира. Вернулись они разочарованными и огорчёнными.Выяснилось, что они в течение многих месяцев должны были принимать участие всобраниях группы, организованной неким психологом. Вначале, по-видимому, былопрос. Психолог: «Почему вы вступили в Корпус мира» Супруги: «Мы хотелипомогать людям, которые живут хуже нас». Он: «Значит, вы должны превосходить ихв чём-то». Они: «В какой-то мере». Он: «Это значит, вам нужно доказать своёпревосходство. Ваш действительный мотив — неосознанная потребностьдоказать себе и другим, насколько вы лучше их». Они: «Мы никогда не смотрели сэтой точки зрения, но Вы психолог, Вы, конечно, лучше знаете». Потом групповыезанятия были продолжены. Члены группы учились видеть только комплекс в томэнтузиазме, который привел их в Корпус мира, в своей жертвенной преданностиделу, оплаченной невзгодами и лишениями, и интерпретировать это как обычный«пунктик». Самым худшим было то, как уверял нас человек, рассказавший этуисторию, что молодые люди, подвергнутые такой индоктринации, научились видетьэти «действительные» мотивы и друг в друге, ставить их друг другу в упрёк,чтобы не сказать —бросать прямо в лицо. Начались взаимные психоаналитические игры. Мне хочетсясказать, что здесь мы имеем типичный пример «гиперинтерпретации». Мотивы ссамого начала не воспринимались всерьёз, ничто не считалось истинным, всёинтепретировалось как результат и проявление психодинамики бессознательного.Так называемую психологию подсознательного правильно назвать разоблачительнойпсихологией. И разоблачение это совершенно законно. Но нужно останавливатьсятам, где «разоблачительная психология» наталкивается в человеке на что-топодлинное, на истинно человеческое, которое не допускает дальнейшегоразоблачения. Если же разоблачитель там не остановится, то он кое-что откроет,а именно — свойсобственный неосознанный мотив, им самим не осознанную потребностьдискредитировать и обесценить человеческое в человеке.
Один из самых выдающихся психоаналитиковявляется автором двухтомного труда о Гёте, и мне хотелось бы процитироватьотрывок из рецензии на эту книгу: «На 1538 страницах книги автор представляетнам гения с признаками маниакально-депрессивных, параноидных и эпилептоидныхрасстройств, гомосексуальности, инцеста, вуайеризма, эксгибиционизма,фетишизма, импотенции, обсессивного невроза, истерии, мании величия и т. п.Автор, кажется, ограничился почти исключительно динамикой инстинктов, лежащей воснове художественного произведения. Он хочет заставить нас поверить, чтопроизведения Гёте есть не что иное, как результат прегенитальной фиксации. Егоборьба не имеет ничего общего с идеалом, красотой, какими-то ценностями, а вдействительности представляет собой только попытки преодоления преждевременногосемяизвержения» (Хойшер (J. Heuscher) в Journal of Existenzialism, 55, 229,1964).
Вернёмся к редукционизму: давноопровергнутая фактами теория мотивации представляет человека существом, укоторого есть потребности и которое поэтому должно эти потребностиудовлетворять, в конце концов, с одной только целью — избежать напряжения, то естьсохранить или восстановить внутреннее равновесие. Другими словами, этаустаревшая теория мотивации всё ещё держится на понятии гомеостаза,заимствованном из биологии, но в самой биологии уже не используемом.Давным-давно Берталанфи (L. v. Bertalanffy) доказал, что такие важныебиологические феномены, как развитие и размножение, никоим образом нельзяобъяснить с точки зрения гомеостаза. Курт Гольдштейн, крупный специалист вобласти патологии головного мозга, показал, что только повреждённый мозгнастроен на то, чтобы любой ценой избежать напряжения. В основе механистическоймодели лежит модель замкнутой системы, тогда как человек — существо, открытое миру,которому свойственно (не учитывая невротические случаи, но изначально даже и вних) заботиться не о каком-либо состоянии внутри себя, о выравниваниипотенциалов или о внутреннем равновесии, скорее, для человека, по крайней мерене невротика, наибольшее значение имеет дело или партнёр, существующие вовнешнем мире, причём не в качестве более-менее подходящих средств дляудовлетворения собственных потребностей, а именно ради них самих. Другимисловами, наиболее важной характеристикой человеческой экзистенции является«самотрансцеденция». Под этим я понимаю основополагающий антропологическийфакт, заключающийся в том, что человек всегда обращен на нечто, находящееся внеего самого, не являющееся им самим, на что-то или кого-то — на некий смысл, который нужнореализовать, или на бытие близкого человека, которому нужно соответствовать. Итолько в той мере, в какой человек выходит за пределы самого себя, он можетсамореализоваться — вслужении делу или в любви к другому человеку! Другими словами, цельным человекбывает только тогда, когда он посвящает себя какому-либо делу или другомучеловеку. И самим собой он бывает только тогда, когда забывает самого себя. Какпрекрасен ребёнок, если его сфотографировать, когда он не знает, что егофотографируют, когда он всецело поглощён своей игрой!
В какой степени самотрансцеденциячеловеческого существования простирается до биологических глубин, можнопродемонстрировать на примере самотрансцедентности человеческого глаза.Способность глаза воспринимать мир обязательно связана с тем, что он неспособен воспринимать сам себя. Когда глаз видит сам себя (за исключениемзеркала) или какую-то часть себя Только тогда, когда он болен катарактой. Вэтом случае он видит туман, то есть помутнение хрусталика. Или когда он боленглаукомой — тогда онвидит вокруг источника света радужный ореол. Аналогично и человек реализуетсебя, когда не думает о себе, всецело отдаваясь партнёру или «погружаясь» вкакое-то дело.
На самом деле, редукционизм — это, собственно, субгуманизм.Дедукция субчеловеческих феноменов преобразует и человеческие феномены, однимсловом, дегуманизирует их. Вспомним о совести: типично редукционистская теориярассматривает этот специфически человеческий феномен просто как результатобусловливающего процесса. Собака, которую не пускают в комнату и которая,поджав хвост, забивается под кровать, демонстрирует поведение, без трудаквалифицируемое как результат обусловливающего процесса. Это поведение,некоторым образом, продиктовано страхом ожидания, то есть тревожным ожиданиемнаказания. Совесть не имеет ничего общего с подобными страхами. Покачеловеческое поведение определяет страх наказания, надежда на похвалу илижелание понравиться «хозяину», о настоящей совести не может быть иречи.
Конрад Лоренц осторожно довольствовалсяуказанием на «нравственноподобное поведение животных». Иначе поступаютредукционисты. Для них нет разницы между поведением животного и человека.Специфически человеческие феномены для них не существуют вообще. Причёмотрицают они эти феномены, основываясь не на результатах экспериментальныхисследований, а только лишь на априорном убеждении. Для редукционистовизначально исключена возможность существования чего-то, что может быть учеловека и чего не бывает у животных. Редукционисты даже позволяют себеперефразировать знаменитый тезис сенсуалистов и говорить: «Nihil est in homine,quod non prius fuerit in animalibus»145.
He бывает, чтобы природа не совершаласкачков. Она совершает количественные скачки и совершает качественные, или, какговорят марксисты, количество переходит в качество. Существует качественноеразличие между человеком и животным. Но нас, собственно говоря, интересуют неразличия между человеком и животным, а признание специфически человеческого какнередуцируемого феномена. Мы ничего не имели бы против, если бы действительновыяснилось, что человек — это всего лишь обезьяна. Нельзя ничего возразить, если у обезьяныобнаруживаются человеческие черты, и я бы не замедлил назвать обезьянучеловеком, если бы это действительно было так.
Вопрос о том, является ли человекобезьяной, эмоционально нагружен под влиянием того, что этим было быдезавуировано библейское сказание о сотворении мира. Мне вспоминается при этомстарый анекдот. Один талмудист спрашивает другого: «Почему "Моисей" нужнописать через "л"». На что второй отвечает: «А что, нужно писать "Моисей" через"л"» Тогда первый снова спрашивает: «Почему "Моисей" нужно писать не через"л"» На что второй нетерпеливо и гневно отвечает: «Ну а почему "Моисей" нужнописать через "л"» —«Так я тебя об этом и спрашиваю», — говорит первый. На вопрос о том, является ли человек обезьянойможно ответить подобным вопросом: «А почему он не является обезьяной» И ответбудет звучать точно так же: потому что это противоречит библейскому сказанию отворении. И на первый план выходит вся эмоциональная нагрузка этоговопроса.
Если повторить, что же нас действительно иединственно интересует, так это вопрос, существует ликачественное различие между человеческим и субчеловеческим, одним словом, существует ли нечто, специфически человеческое. Обэтом много рассуждает Конрад Лоренц. Однако, он говорит о некоей фульгурации.По его мнению, всё-таки существует нечто специфически человеческое, при этом навопрос о качественном различии между человеком и человекообразными полученэмпирический ответ.
Я же предпочитаю говорить не о качественномразличии, а о разнице в количестве измерений. Преимущество такого подходазаключается в том, что результаты, полученные в разных измерениях ипротиворечащие друг другу, несмотря на такое противоречие, всё же не исключают друг друга, посколькупри наличии разных измерений пространство с большей размерностью включает в себя пространство с меньшейразмерностью. И онтологической модели Николаи Гартмана, согласно которой болеевысокие уровни бытия «возвышаются» над более низкими, присуще то же самоедостоинство, каким обладает наш пространственно-онтологический подход,позволяющий увидеть связанность некоторого феномена с другими феноменами, несмотря на специфичность феноменов более высокогопорядка. Вернёмся к вопросу о человеке. Несмотря на специфически человеческое вчеловеке, человек всё же остаётся животным. Жизнь человека и жизнь животного непротиворечат друг другу. Одно не исключает другого: между ними существуютотношения включения.
И наконец, там, где есть разные измерения,могут быть и проекции. Я могу некоторое явление из его собственного измеренияспроецировать в более низкое измерение. Так я могу человеческий феноменспроецировать на субчеловеческий уровень. Такое действие вполне законно инаучно, ибо наука эвристически отказывается от полномерности некоторогофеномена и исходит из умозрительной одномерной реальности. Сомнительным этоположение становится только тогда, когда его идеологизируют. Когда утверждаютне только то, что в человеке можно выявить врождённые пусковые механизмы, но ито, что человек — это«голая обезьяна» и ничего более. Редукционизм проецирует человеческие феноменына плоскость субчеловеческого не только эвристически, он напрочь отрицаетсуществование человеческого измерения и, что ещё хуже, делает это apriori.
